Елена, 38 лет, живёт со своим сыном Максимом и матерью Людмилой в панельном доме на окраине Нарвы. Она работает в небольшом супермаркете. Эстонского языка ей хватает для работы, но не для родительских собраний.

Елена: «Раньше школа была чем-то общим для нас. Я могла помогать ему с уроками, объяснять, что значит стихотворение. Теперь всё на эстонском. Я читаю тетради, но не понимаю. Он говорит: “Мама, не переживай. Я сам справлюсь.” Но я вижу — по ночам он не спит.»

Она поворачивает голову к окну. На улице бегут дети, смеются, кричат что-то по-русски.

Елена: «Я понимаю, зачем правительство это делает. Понимаю, что эстонский важен. Но иногда думаю: интеграция не должна означать, что у детей отнимают язык любви. Я говорю с ним по-русски, и моя мама тоже. А теперь он, когда отвечает, смешивает языки. А иногда — вообще не отвечает.»

Людмила (бабушка): «Я не могу прочитать письмо от школы. Я больше не хожу на праздники. Сижу просто и слушаю. Как будто мы — гости у себя дома.»

Елена: «Учителя говорят, что нужно больше говорить по-эстонски. Но как? У меня нет времени учить язык. Я работаю, готовлю, забочусь о доме. Я не хочу, чтобы мой сын стоял между нами и миром — как переводчик.»

Она замолкает на мгновение.

Елена: «Недавно он пришёл из школы и сказал, что говорил там по-русски, и учитель сделал ему замечание. Весь вечер он молчал. Позже сказал: “Мама, может, русский — это старый язык.” Я не знала, что ответить. И заплакала.»

Людмила: «Мы не враги. Мы просто хотим, чтобы нас понимали.»

Елена: «Школа должна быть мостом. А теперь она стала границей. Я надеюсь, что это не навсегда.»

Контекст:

Источники для этого голоса: